Назидательная проза - Страница 86

«Утром, часов около десяти, надевши белую майку и черные сатиновые шаровары, Иван Федотович вышел в сени писать стихи. Он взял за правило работать в сенях: там было прохладнее и гораздо меньше, чем в самой избе, донимали мухи. Пригладив две длинные желтые прядки, лежавшие наискось через лысину, Иван Федотович сел за шаткий стол, покрепче уперся босыми ногами в сырые холодные половицы и, беспокойно оглянувшись, произнес:

— Плывем. Куда ж нам плыть?»

Чтобы войти в мир «назидательной прозы» Валерия Алексеева и уютно обжиться там, не нужно делать специальных усилий. Ее никак не назовешь «трудной», «темной», намеренно усложненной, требующей от входящего изрядной «читательской квалификации» или на худой конец сноровки. Напротив, ее так и хочется определить полузабытым словом — общедоступная, ибо проза эта, обладая редкой приманчивостью, открывает каждому читателю доступ к тому уровню художественного смысла, к постижению которого он, читатель, чувствует себя в настоящее время готовым.

Истинное удовольствие, можно надеяться, получат поклонники детективного жанра, знакомясь с повестями «Гипноз детали» и «Уточненная подлость», — столь совершенно владеет писатель искусством «криминальной» интриги, ловко подбрасывая одну загадку за другой, лихо запутывая и распутывая на глазах у читателей нити напряженного действия. Не в убытке, судя по всему, останутся и приверженцы фантастики, как научной, так и сказочной, хотя в повестях «Выходец с Арбата», «Удача по скрипке», «Чуждый разум» их и поджидают непредвиденные сюжетные повороты отнюдь не фантастического свойства. А юмор, столь свойственный Валерию Алексееву еще со времен «Людей Флинта» и «Светлой личности»?.. В распоряжении автора целый арсенал комических средств — от прямого сарказма до беззлобного подтрунивания, от язвительной иронии до пародийных розыгрышей, — и пользуется он ими, надо сказать, с веселой и обдуманной расточительностью, извлекая всякий раз тот художественный эффект, какой и предусматривался.

Порою кажется, что Валерий Алексеев как бы «играет» сам с собою, ставя себе задания одно сложнее другого, пробуя все многообразие возможностей русского художественного слова, испытывая свои силы в равных жанрах и разных манерах: «Детектив?» — «Вот вам детектив». — «Фантастика?» — «Будьте любезны», — «Психологический этюд?» — «Прошу вас…» Ему явно интересно, явно весело писать прозу, менять стилистическую аранжировку, вживаться в чужой, а нередко и в чуждый нравственный опыт, обрывать повествование именно тогда, когда читатель почувствует себя наиболее заинтригованным и увлеченным.

И веселость эта, не от щедрости ли таланта исходящая, как-то сразу, с первых же строк, передается читателю, вовлекая его в действие, в «свойские» отношения с персонажами, побуждая жадно перелистывать страницы и досадовать, досадовать, что повести так скоро кончаются, а ведь столько интересного еще можно было бы узнать, столько пережить вместе с героями!.. Причем веселость эта передается с такой лукавой непринужденностью, что читателю и догадаться-то некогда: да нет же, не с самим собою вовсе играет автор, а с ним, с читателем, его приманивает и приглашает в собеседники, на его понимание рассчитывает, его доверием гордится…

Отличный рассказчик, Валерий Алексеев ни на секунду не забывает о читателе, дорожит его интересами и привязанностями, с обаятельной отвагой пользуется его слабостями и привычками. Он твердо помнит: первейшая обязанность писателя — увлечь собеседника, добиться, чтобы чтение именно этой книги доставляло удовольствие, приносило радость едва ли не чувственную, чтобы сам процесс чтения хотелось бы длить и длить… Стоит пренебречь этим долгом, хорошо известным всякому опытному собеседнику, и самые благие помыслы, самые глубокие идеи и самые утонченные переживания обесценятся, оставшись попросту невостребованными.

Так случается, увы, нередко со многими — в том числе и хорошими! — прозаиками, имеющими что сказать, но не владеющими «малопочтенным» даром занимательности, если хотите, беллетристичности. И так никогда не случается с Валерием Алексеевым вне зависимости от того, пишет он повесть о чистой и горькой первой любви («Игра в жмурки») или пересказывает в фарсово-бытовом ключе бродячий сюжет о продаже души за всяческие блага («Удача по скрипке»), обличает самодовольный рационализм («Последний шанс «плебея») или исследует, социологу подобно, круг ценностей рядового интеллигента городской складки («Рог изобилия»). Он знает, где необходимо установить дистанцию между рассказчиком и слушателями, а где можно сократить ее до предела; где следует максимально активизировать читательское внимание, не чураясь самых авантюрных решений, а где стоит дать ему передышку, помедлить, с тем чтобы очередной сюжетный кульбит был неожидан, а финальная реплика прозвучала, как ей и положено, ударно, звонко, точно.

Надо ли говорить что подобная искушенность в читательских запросах, подобная распорядительность в использовании приемов и средств из арсенала «сугубой» беллетристики ровно ничего общего не имеют с малодушным стремлением приноровиться к аудитории, потрафить вкусам наиболее невзыскательной ее части и сорвать аплодисменты, наскоро перелицевав дюжину потрепанных красивостей и пару-тройку изрядно потускневших афоризмов?

Проза Валерия Алексеева — серьезная проза.

И разговорно-легкий, «нарядный» слог, и изобретательная простота сюжетных конструкций, и занимательность повествования, которую никогда, впрочем, не заподозришь в родстве с развлекательностью, и ирония как основной принцип интонационной организации — все это здесь отнюдь не самоцель, но средство, способ взаимодействия художника с широкой, демократической, молодежной по преимуществу аудиторией. Прививая дичок массовой беллетристики к вечнозеленому древу серьезной литературы, он ясно сознает вспомогательный, служебный характер всех ухищрений беллетриста. Он непреклонен в решимости выполнить первейшую обязанность прозаика — увлечь читателя, безраздельно завладеть его вниманием, но помнит, что это только первейшая, а отнюдь не главнейшая и, уж во всяком случае, не единственная обязанность писателя.