Назидательная проза - Страница 35

Не поверила я ни одному ее слову, однако для виду и для подначки спрашиваю:

— Как же она мне мужа устроит? Адрес даст, телефон или тоже открыточку?

— А это уж не твоя забота. Думаю, что и сама не заметишь, как знакомство завяжется. Где-нибудь в автобусе подсядет к тебе человек, глазки твои похвалит, улыбочку. Ну а дальше — как с Татьяной Петровной обговоришь, так и будет. Хочешь — на другое утро в загс, а не хочешь нахрапом — будет по ночам под окнами твоими дежурить, сигареты покуривать…

— Мне курящего нельзя. Ребенок в доме, и отец человек больной.

— Ну, конфеты грызть «Театральные». Я с одной там встретилась, с клиенткой. У нее такая же ситуация: одинока и дитя на руках. В договоре это все обозначить придется.

— В каком таком договоре? — Сердце у меня так и замерло.

— А что ж ты думаешь, — отвечает мне Вава с усмешкой, — на одном честном слове это предприятие держится? Бланк заполнишь, бумагу подпишешь, в двух экземплярах, все чин по чину.

— Документы с собой, значит, брать?

Смеется Вавка.

— Никаких документов этой тетке не надо. Она человека насквозь видит. А соврешь — сама же и пострадаешь. Ты лицо подлежащее.

— Так-то так, — говорю. — И во сколько же мне обойдется эта услуга?

Рассердилась на меня Вавка.

— Бестолковая ты, Зинаида. Где это видано, чтоб мужей за деньги доставали? Ни копейки ты на этом деле не потеряешь, поверь мне на слово. В деньгах эта тетка не заинтересована.

— В чем же она заинтересована?

— А в том, чтобы ты, простофиля, счастье свое нашла.

Смотрю я на нее в упор и чувствую: хитрит моя подружка, скрывает.

— Вот что, Вава, — говорю я ей, — давай начистоту. В жизни мне никто ничего бесплатно не делал, кроме государства, а твоя Татьяна лицо, как я понимаю, частное. Говори всю правду, не бойся, я уже ко многому привыкшая. Но вслепую действовать не люблю.

— Все на месте узнаешь, Зинаида, — отвечает мне Вавка решительно. — Поезжай и не думай плохого: сделка вполне законная. Знай одно: все, что ты ни попросишь, она для тебя сделает.

— Так уж прямо! А если я немыслимое попрошу: красавицей захочу стать писаной?

— Воля твоя, — говорит Вавка. — Но не очень я тебе это советую. Ну устроит она тебя куда надо, щеки там тебе уберут, нос подправят, а дальше что? Для обыкновенной жизни ты и так хороша, а безумство не в твоем характере.

— Ну а если я мужа себе закажу, двухэтажный дом да еще в смысле внешности мелкие изменения?

— Ишь какая ты ловкая, — смеется Вавка. — Так и я бы хотела. Однако норку возвращать пришлось, хоть и жалко было до ужаса.

— Кто ж она такая, — спрашиваю, — эта Татьяна Петровна? Аферистка, сводня или похуже кто?

— А я и сама не знаю, — отвечает мне Вавка. — В договоре написано «агент», а от какой организации — не разберешь: буквы на печати смазались.

6

Тут как раз мой сыночек из школы пришел, в дверь стучится. «Мама, — кричит, — мама!» Обрадовалась я без памяти, что дурной разговор наш придется кончать: совсем мне Вавка голову заморочила. Вскочила я, к двери бегу открывать, а Вавка мне из-за стойки:

— Так смотри не забудь: улица Суворова, магазин «Маруся», дворик с правой стороны, спросить Татьяну Петровну.

— Ай отстань, — отмахнулась я от нее, — не пойду я никуда, и дела твои темные, неприятные.

Впустила я своего Толика: пальтишко у него нараспашку, личико румяное, портфель расстегнут.

— Мама, — кричит, — мама, я по пению пятерку получил!

И с разбегу головенкой в грудь мне тычется, руками своими мокрыми меня обнимает. Я сняла с него шапку, волосики его потрогала: влажные они, потные.

— Ах ты ласковый мой, — говорю, — соловеюшко, придется мне в кафе тебя отвести, мороженого покушаешь.

Тут Вавка моя поднимается, ни кровинки в лице у нее, глаза как стеклянные. Стоит смотрит на нас и губы свои полные покусывает.

— О себе не хочешь думать, — говорит она мне, — о сыне бы хоть подумала.

— А что о нем думать? — отвечаю. — Вон какой мужичок: добрый, веселый.

— Ну а толку что? — говорит мне Вавка. — В тебя пойдет — дурачком помрет, в отца пойдет — сопьется.

Я так прямо и обомлела. Никогда мне Вавка таких слов не говорила: все, бывало, похваливала. «Такую мать, как ты, — говорит, — днем с огнем не отыщешь». Да и то: у меня все разговоры о нем. Как мой Толенька ест, как мой Толенька спит, как учителя на него не нахвалятся. Что ни вечер — я Толеньке своему новое баловство придумываю: то в кафе его отведу, то игрушку куплю, то мы с ним на лодках кататься наладимся. Все хотелось мне, чтоб ни дня у сыночка моего не было без радости. Чтоб из школы домой, как на праздник, шел, чтобы я у него была лучше любой подружки. Марки Толенька стал собирать — так я втайне журнал специальный почитываю. Нет-нет да и удивлю сыночка познанием своим, чтоб он не терял ко мне доверия. Вавка все сердилась сперва («Личной жизни не ведешь, распустеха!»), но потом прониклась, одобрять стала мое поведение.

И вот тебе подарочек на прощанье: «…дурачком помрет…» Да еще со злостью, с усмешечкой. Рот я раскрыла, губами шевелю, а сказать ничего не умею. Даже Толик мой — и тот испугался.

— Мамка, ты чего? — бормочет. — Мамка, я пойду лучше.

— Да ты что, сынок, — наклонилась я к нему. — Это ж тетя Вава, или обознался?

Не стал он меня слушать, схватил ушанку свою, портфелишко драный — и бегом со всех ног.

Пропало у меня настроение. Не то что прощаться с Вавкой — глядеть на нее не хочу. Ну девка она умная, сама поняла: оделась, рукой мне вот так — привет, мол, подружка — и сгинула.